Возможно ли историческое примирение с Россией после войны?

В обозримом будущем мы, скорее всего, станем свидетелями и замораживания войны на Донбассе, с образованием «украинского Приднестровья», и серьезных изменений во властной системе России.

Это может обнадежить и расслабить, однако, рассчитывать на то, что все наши проблемы связаны исключительно с Путиным, я бы не стал.

Если посмотреть на российскую традицию, то мы увидим, что социальное одобрение «войны против несправедливости» где-то за границей – это устойчивый тренд.

Мало кто из школьников, изучая «Анну Каренину», обращал внимание на финал, в котором Вронский уезжает в Сербию.

Он едет туда потому, что жизнь ему уже не мила, а патриоты в прекрасном далеко сражаются с смутно осознаваемой несправедливостью.

Общественность снисходительно-одобрительно относится к этому поступку.

Наконец лихой вояка занялся настоящим делом.
А то, что это «дело» - убийство людей в далекой стране по непонятным мотивам, никого не смущает.

Затем Россия напрямую участвует в долгих и изнурительных войнах, и тема «восстановления всеобщей справедливости» немного угасает.

До 1930-х, когда гражданская война разгорается в Испании.

Тут уж участие наших войск героизируется вовсю. Михаил Светлов (ироничный интеллигент, известный многим благодаря «Бриллиантовой руке», как «человек и пароход») пишет Гренаду, убийственные по смыслу строки из которой «я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать», становятся культовыми.

Вскоре товарищ Сталин, с подачи референтов, облекает эту доктрину в знаменитое «малой кровью и на чужой территории».

Такая формулировка агрессии становится расхожей фразой, и получает чрезвычайное одобрение общества.

Опробовали ее вскоре в Финляндии, где создали свои народные республики, а потом и Карело-Финскую ССР, в которой согласно анекдотам, финнов было всего двое – фининспектор и Финкельштейн.

Казалось, последовавшая за этих страшная война должна была уничтожить этот дискурс, однако, ничуть не бывало.

Едва отправившись от разрухи, общество благосклонными анекдотами встречает появление в Корее летчиков Су Кин Сына и Ли Си Цына.
Вновь идея повоевать за морями кажется очень удачной.

С придыханием и перешептывание рассказывают о «наших военспецах», которые трудятся в странах развивающейся демократии где-нибудь в Африке. Их служба, безусловно, почетна и славна.

Мы правильно восстанавливаем справедливость в Венгрии 56-го и Чехословакии 68-го года.
Без нас там восторжествовала бы какая-то непонятная «хунта», против которой очень сильно настроен среднестатистический житель Союза.

Советское общество в едином порыве поддерживает то, что наши специалисты и наши войска помогают арабским друзьям «сбросить Израиль в море».
И искренне огорчается, когда это не получается.

Победоносное «восстановление справедливости» становится органической частью общественной жизни, вырождаясь во вполне гопнический дискурс «слышь, там наших с района обидели, так вот мы вам покажем».

Общество воспринимало себя большим громилой, который легко может себе позволить «настучать кому-нибудь», если сочтет это необходимым.

Что на самом деле происходило в Будапеште, Праге, Кабуле, Иерусалиме мало кого интересовало.

Телевидение и пресса убедительно говорили о том, что «мы восстанавливаем справедливость». А этого было достаточно, чтобы обосновать любую агрессию.

Нынешнее восстановление советской идеологической доктрины в России немедленно повлекло за собой и возрождение этого гопнического дискурса.

Общественное мнение охотно верит в то, что в Украине происходит колоссальная несправедливость, и Россия должна этому противостоять.

Эта позиция не навязана обществу. Пропаганда лишь оживляет дискурс, который то разгорается, то тлеет уже полторы сотни лет.

И активность этого дискурса сегодня говорит о том, что смерть Путина не разрешит ситуацию, и не станет сигналом к пробуждению.

Общественное мнение еще долго будет считать, что Россия вела в Украине праведную войну, и будет недоумевать, почему соседи косятся на захватчиков, как недоумевали советские патриоты, приезжавшие в Прагу или Будапешт.

Историческое примирение в нашем случае штука гораздо более сложная, чем кажется нам сейчас, ведь нет никаких предпосылок к тому, что российское общество будет переживать «комплекс вины», через который прошла послевоенная Германия.